Мы бисер словес перед женщиной мечем,
целуем ей ручки и дарим цветы,
а кто-то ей шепчет в первый же вечер:
«Подруга, а в попочку долбишься ты?»

Мы смотрим в глаза и уста ненаглядной,
под смех ее звонкий готовы летать,
а кто-то на ротик посмотрит прохладно
и думает: классно должна отсосать.

Нам нужно томленье и очарованье,
а девушка думает: что за дебил?
И к грубой скотине бежит на свиданье,
чтоб скот этот сваю поглубже ей вбил.

Но часто во вкус отношений высоких
развратная дрянь начинает входить,
долбясь в три дыры у самцов недалеких,
поэта за нос она любит водить.

А впрочем, кто в этой херне недалекий,
решать не поэту, девчонке решать,
ей нравится в попку, и петтинг глубокий,
а с кем-то - лишь ручки лобзать разрешать.

Ей нравится быть недотрогой, сиреной,
сводить своим голосом парня с ума,
а через минуту стать тварью растленной,
закачанной соусом, как шаурма.

Но ведь и художник - он тоже желает
засунуть в нее сиротливый бумбос,
увидеть, как попка от тренья пылает,
прочувствовать долгий и нежный отсос.

Как мир удивительно несовершенен,
устал я над падалью птицей кружить!
Но вновь перед падалью пал на колени,
и падаль сказала: «Давайте дружить!»

- Я тебя не люблю, - нет ничего страшней, когда их произносит любимый человек.
Тот, ради которого ты живёшь, ради которого делаешь всё, ради которого способен даже умереть.

- Я тебя не люблю, - в глазах темнеет. Сначала отключается периферийное зрение:
тёмная пелена окутывает всё вокруг, оставляя небольшое пространство.
Потом мельтешащие, переливающиеся серые точки закрывают и оставшийся участок.
Темно полностью. Чувствуешь только свои слёзы, жуткую боль в груди, сжимающую лёгкие,
словно прессом. Тебя сдавливает и пытаешься занять как можно меньше места в этом мире,
укрыться от этих ранящих слов.

- Я тебя не люблю, - твои крылья, которые закрывали тебя и любимую в трудную минуту,
начинают осыпаться уже пожелтевшими перьями, словно ноябрьские деревья под порывом
осеннего ветра. Пронизывающий холод проходит сквозь тело, вымораживая душу.
Из спины уже торчат только два отростка, покрытые лёгким пушком, но и он жухнет от слов,
рассыпаясь в серебряную пыль.

- Я тебя не люблю, - буквы визжащей пилой впиваются в остатки крыльев,
выдирая их из спины, раздирая плоть до лопаток. Кровь стекает по спине,
смывая перья. Маленькие фонтанчики бьют из артерий и, кажется, что выросли новые
крылья – кровавые крылья, лёгкие, воздушно-брызжащие.

- Я тебя не люблю, - крыльев больше нет. Кровь перестала идти,
высохнув чёрной коркой на спине. То, что раньше называлось крыльями
– теперь только едва заметные бугорки, где-то на уровне лопаток.
Боли уже нет и слова остались только словами. Набором звуков,
которые уже не причиняют страданий, не оставляют даже следов.

Павел Тетерский Клон-кадр

Странно выглядел город ночью. Никого нет, ничто не движется, ничего не шумит. Кажется, что дома вмурованы в полупрозрачный предутренний сумрак. В больших городах так не бывает.
Я стоял посреди проспекта и думал, что город в эту минуту очень похож на меня. Просто оболочка, она есть, она осязаема, и будет существовать еще какое-то время, но по сути она уже мертва. Потому что внутри не хватает главного. Для города — это люди. Для людей — душа.
С этой мыслью я и шел среди тихих домов.

Женщинам стоит опасаться мужчин программистов. Пароли на блоги, «аськи» и почтовые ящики — это же не серьезно. Вы даже представить себе не можете, сколько всего можно накопать в логах ICQ и совершенно пустых мусорных корзинах почтовых клиентов. А клавиатурные шпионы? Мне понадобилось двадцать пять минут, чтобы написать программку, которая отслеживает нажатие клавиш и записывает их в отдельный файл. Запустить такую программу на удаленном компьютере — что может быть проще? Придет человек на работу и первым делом полезет проверять почту на каком-нибудь mail.ru, и понятия не будет иметь, что кто-то его логин с паролем прочитал и уже его письма листает. Я уже не говорю о программах, которые в реальном времени транслируют изображение монитора на другой компьютер. Сидит себе такой наблюдатель и смотрит, чем человек на другом компьютере занимается. Так что, если программист всерьез захочет почитать чьи-то электронные дневники, он это сделает. А программист с топором в руках — согласитесь, это опасно.

Утро застало меня за компьютером моего рабочего места. К этому времени я знал уже все, что нужно и даже то, чего знать бы не стоило. Я нашел даже фото. Рыжий тип с перекособоченным лицом и добрыми голубыми глазами.
Глухота — это не когда ничего не слышишь. Это когда звуки перестают нести информацию, когда они не находят соответствующих ассоциаций в сознании, а потому попросту игнорируются. Самое странное в такой ситуации — собственный голос. Он звучит настолько не узнаваемо, нелепо и как-то не уместно, что лучше молчать.
Я смотрел на «улики» и чувствовал, что говорить не стоит — если я не верил в свой голос, то как в него поверит она? Я решил написать, довериться словам, потому что их видишь, глухота на них не распространяется.
В новом окне почтового клиента я настучал:
«Я тебе сейчас расскажу кое-что. Я далеко не идеальный, бываю агрессивный, могу замкнуться в себе и ничего не замечать и пр. Но есть у меня одна фишка правильная — я верен, как собака. Я никогда никому не изменял. Я никогда не изменял тебе, и даже мысли такой не возникало. Еще вчера, я думал, что у тебя действительно никого нет, что ты решила пока не поздно начать новую жизнь, карьеру и т. д.
Ты мне когда-то говорила, что если ты мне изменишь, то я буду первый, кто это узнает. Оказывается, наврала. Даже если ты не спала со своим Сашей, то ты уже готова это сделать, а для меня это одно и тоже. Ты для меня отныне «грязный» человек. Отныне мне неприятно на тебя смотреть, трогать, и даже говорить.
Я знаю, что я тебя обидел, но мне, если честно, плевать. Ты даже представить себе не можешь, насколько мне плевать».

Да, я хотел, я жаждал сделать ей больно. Когда что-то черное и волосатое шевелится внутри, студит легкие и сжимает сердце — этим необходимо поделиться. Поделиться с близким человеком. С человеком, который еще вчера был близким. Потому что желание причинить боль — это отчаянье. Это последняя невозможная и жалкая надежда, что происходящее — кошмарный сон, который сейчас закончится и все станет, как прежде… как прежде… как прежде…
Я перечитал написанное. Все было правда. Эти слова — они не лгали ей, но лгали мне. Поймет ли?
Я снова пробежал глазами по тем строчкам, понял, что ничего другого мне не написать. Я нажал Send.
Мне и вправду стало чуток лучше. Совсем чуть-чуть. Так, словно я глотнул коньяку. Следом я подумал, что это здравая мысль, надел куртку и пошел в магазин за четвертушкой «Старого города».
Я вернулся, сел за компьютер и открыл консоль ее монитора. Она писала ответ:
«Знаешь, до твоего письма я не раз задумалась, правильно ли я поступаю? Теперь я точно знаю, что правильно».

Что я мог чувствовать? Я же видел, как она набирала это письмо. Я видел все, что она делала на компьютере.
Я отглатывал из бутылки и тупо смотрел в монитор. Она не подозревала, что кто-то за ней следит, потому никаких признаков стеснения не выказывала. Она общалась по «аське» с тем самым Сашей:
«Я люблю тебя…»
«Я тоже, мой котенок…»
«Я так за тобой соскучилась…»
«Скучаю по тебе безумно…»
«Уже не долго осталось. Я скоро приеду…»

У меня внутри разрасталась черная дыра. Она пожирала куски моего естества. Отрывала их и уносила в безответное ничто…
«Я так за тобой соскучилась…»
«Я так за тобой соскучилась…»
«Я так за тобой соскучилась…»

Заходили сотрудники, я о чем-то говорил с ними, что-то даже делал. Побывал на планерке, стараясь не попасть в поле обоняния шефа, ответил на его дурацкие вопросы, вернулся в свой кабинет. Я был на работе, в конторе, но чувствовал, что на самом деле меня тут нет. Я не понимал, что происходит. Все эти слова, действия, суета — я не понимал, что все это значит? Суть повседневных действий, улыбок, разговоров, жестов, телефонных звонков, пиканье «аськи» — в этом всем больше не было смысла.

Адреналин, кофе, табак и алкоголь — это топливо, на котором можно протянуть очень долго. Я думаю, что на нем можно жить неделю, а то и месяц, пока кольца на поршнях не расплавятся и двигатель не заклинит. Если честно, мне хотелось свалиться без сознания. Чтобы, очнувшись понять — все это уже в прошлом.
Рабочий день подходил к концу. Я посмотрел на часы и понял, что меня безостановочно колотит последние пятнадцать часов. Надо было уходить, принять холодный душ и пить дальше. Потому что пока внутри пульсирует черная дыра, уснуть невозможно.
Маршрутка, магазин, квартира. Пустой и мертвый дом. Такой же, как город в предутреннем сумраке.
Я залез под холодную воду, отглотнул коньку и подумал, что если бы я мог элементарно разреветься, как в далеком сопливом детстве, мне бы, наверное, стало легче.
«Я люблю тебя…»
«Я люблю тебя…»
«Я люблю тебя…»
Признания, адресованные не мне. Признания, адресованные другому. Если бы я смог разреветься…
Но слез не было. Что-то затыкало горло и высушивало глаза. Я поливал себя водой, оставаясь совершенно сухим внутри, и думал, что же все это значит? Я задал себе этот вопрос раз пятнадцать, а потом вдруг пришел ответ: Немец, тебе пиздец…
«Уже не долго осталось. Я скоро приеду…»
«Уже не долго осталось. Я скоро приеду…»
«Уже не долго осталось. Я скоро приеду…»
Уедет от меня. Приедет к нему…
Наверное, это понимание и включило какой-то рубильник — меня начали бить рыдания. Меня сгибало пополам и кидало об стены ванной. Как-то я видел припадок эпилептика — очень похоже.
Помните эту фишку: мужчины не плачут? Мне не было стыдно тогда, не стыдно и сейчас. Потому что я не понимал больше смысла слов «сильный» и «слабый», да и теперь затрудняюсь дать им определение. Я не видел разницы между ними. Я думал, что же это — любовь, или просто какая-то параноидальная жалость к себе? Но и эти слова больше не имели смысла. Я не знал их значение. Это были просто слова — бестелесные оболочки исчезнувших понятий. Мои рыдания должны были принести облегчение — в этом была хоть какая-то логика. Психика человека — система, обладающая свойством автостабилизации. Если эту систему вывели из равновесия, она будет искать любые способы вернуться к стабильности. Да, в этом есть логика. В тех же словах логика отсутствовала полностью.
Приступ закончился, когда я понял, что меня колотит не от рыданий, а от холода. Я не знаю, сколько прошло времени. Может быть двадцать минут, а может два часа. Я замерз и внутри и снаружи. Я закрыл воду, приложился к бутылке и посмотрел на себя в зеркало. И знаете, мое отражение не выглядело так, словно я только что пережил душевный кризис. Обыкновенная физиономия, как всегда. Ну разве что чуть злее обычного. Я сказал отражению: Немец, ты даже прореветься нормально не можешь, тебе точно пиздец. Но никакие рубильники больше не включалось, приступы не повторялись. Я подумал, может быть стоит нарваться где-нибудь на драку, чтобы на моей физиономии появилось чуть больше трагизма? Это не было мощным желанием разрядиться в ни в чем не повинного случайного придурка. Просто такая себе бестелесная мысль. Как город в предутренний сумрак, как мой дом, как я сам…
Я ударил кулаком в зеркало, но оно не разбилось (толстое стекло было приклеено к деревянному основанию) — сорвалось с петель и упало на кучу белья. Я не стал его вешать назад.
Я вышел из ванной и включил компьютер, проверил почту и нашел одно единственное письмо:
«Женя, если бы я сказала сегодня, что ты мне нужен, ты бы согласился?»
Я смотрел на эту строчку, и она прыгала у меня перед глазами. Идиотский, бессмысленный, невозможный вопрос. Нет, разумеется, нет! На что согласиться?! На что, черт возьми, согласиться?!
«Я так за тобой соскучилась…»
«Я так за тобой соскучилась…»
«Я так за тобой соскучилась…»
Соскучилась не по мне. Соскучилась за ним…
По-твоему, я должен это проглотить?! Забыть, сделать вид, будто ничего не случилось?! Это же бред! Сука, что же ты наделала!.. Куда я смотрел? Где я был?! Господи, да хоть бы ты исчезла куда!.. Лучше бы тебя вообще никогда не существовало!..

Я пытался что-то написать в ответ, но пальцы дрожали и промазывали мимо нужных клавиш. Я стирал эту буквенную какофонию и пытался снова. Хотя, в правильно построенной фразе смысла было бы не больше, чем в этом бессвязном наборе букв. Смысла вообще больше не было ни в чем. Сознание, здравый смысл, злость, ненависть, отчаянье — все они требовали, чтобы я сказал «нет». Я знал, что именно так и надо ответить, потому что вернуть уже ничего невозможно. Что-то изменилось, что-то навсегда исчезло. Что-то, что нужно было беречь раньше. Потому что любовь — это когда уже поздно. А сейчас уже нет доверия, нет безграничной веры, и никогда больше не будет. А потому, и отношения не вернутся к тем, которые были. Я знал, я отчетливо понимал, что должен послать ее ко всем чертям, и все никак не мог на это решиться. Потому что во мне метался и рвался наружу крик. Нелогичный, не правильный, иррациональный. Совершенно бессмысленный. Крик ужаса перед завтрашним днем, в котором ее не будет… Панический страх перед этим завтра заставлял меня прокричать в письмо это дикое, нелепое, невозможное «ДА!!!»…

В открытое окно донеслись завывания «Братьев Грим». Я выскочил из кресла и захлопнул форточку. Раньше я эту группу просто не любил, теперь шарахался от нее — это была ее музыка, она их любила.
Я не стал возвращаться к компьютеру, завалился на диван и долго неподвижно лежал, пока не забылся. Наверное, я все-таки уснул — какой-то отрезок времени вывалился из сознания полностью. Когда я открыл глаза пространство за окном уже разжижилось в предутренний сумрак. Полупрозрачный стеклянный сумрак мертвого города.
Компьютер работал все это время, и открытое окно нового сообщения по-прежнему ожидало, когда я напишу ответ. Я был пуст, вернее пустотел — выгорел полностью.
Я знаю, любовь — это не отдельное, не самостоятельное чувство. Это слепок, ком из всех прочих чувств. Как луч белого света. Пропустите его сквозь стеклянную призму и станет понятно, что этот луч — всего лишь сумма желтого, зеленого, красного, синего… Разложите вашу любовь на составляющие, пропустите сквозь призму совести, всмотритесь в свои расчлененные пороки и добродетели. Что вы там видите? Вас это не пугает?

Я сел за компьютер и набрал три ничего не значащих буквы: нет.

Они - не то, что вы думаете.
Они не хотят вас, они хотят вашего тепла.
Они не видят вас, они видят ваше тепло.
Они не знают вас, они знают сколько тепла вы храните.
Они не верят вам если не могут свернуться калачиком с вами рядом.
Они не верят вам, если не могут закрыть глаза с вами рядом.
Они странные. Злые. Жестокие.
Резкие. Пушистые и мягкие.
Они - комок противоречий.
Они - существа в себе. Они - сами по себе.
Они не могут быть одиноки. Им никто не нужен.
Они отталкивают и зовут.
Кусают и лижут в нос.

Они - ваше зеркало. Им тяжко понимать это - Потому грусть в улыбке.
Они хотят быть, но чаще кажутся. Они - жертвы своего искусства. Само-обмануты.
Они хотят поделиться с вами, но у них нет слов, которыми об этом говорят. У вас нет чувств, которыми это понимают.

Ни она сказка о Лисе не является сказкой.
Это - наш единственный способ помнить о прошлом.

нас обманули в ожиданиях
раздали много и для всех
пообещали мироздание
а дали
маленький успех

нам дали тридцать три минуты
и ни секундой
никогда
нам дали лишь замки и путы
но ни на миг
а навсегда

нам подарили лишь пространство
без стен, без пола, потолка
где властвует лишь
постоянство
и бесконечная тоска

и нам доверили два вздоха
один для нас
другой - для всех
вздохнуть, сомкнуться на мгновение
и разделиться
вмиг
на всех

на сотни лиц
на сто эмоций
на две страны
и два полка

и разделиться
не сливаясь
на век?
нет,
просто на пока

пока ещё жива надежда
пока беснует всё вокруг
пока не будет так, как прежде
пока есть мы
и этот круг

где двое рядом
где рука
сжимает сердце
и не плачет
где двое рядом
где пока
надежда прячется в удаче

В твоем гербе - невинность лилий,
В моем - багряные цветы.
И близок бой, рога завыли,
Сверкнули золотом щиты.

Я вызван был на поединок
Под звуки бубнов и литавр,
Среди смеющихся тропинок,
Как тигр в саду, - угрюмый мавр.

Ты - дева-воин песен давних,
Тобой гордятся короли,
Твое копье не знает равных
В пределах моря и земли.

Вот мы схватились и застыли
И войско с трепетом глядит,
Кто побеждает: я ли, ты ли,
Иль гибкость стали, иль гранит,

Я пал, и молнии победней
Сверкнул и в тело впился нож.
Тебе восторг - мой стон последний,
Мою прерывистая дрожь.

И ты уходишь в славе ратной,
Толпа поет тебе хвалы,
Но ты воротишься обратно,
Одна, в плаще весенней мглы.

И над равниной дымно-белой
Мерцая шлемом золотым,
Найдешь мой труп окоченелый
И снова склонишься над ним:

"Люблю! Ты слышишь, милый, милый?
Открой глаза, ответь мне - да.
За то, что я тебя убила,
Твоей я стану навсегда".

Еще не умер звук рыданий,
Еще шуршит твой белый шелк,
А уж ко мне ползет в тумане
Нетерпеливо-жадный волк.

Мой прекрасный палач… что вы можете взять кроме боли?
Изощренности женщин еще не положен порог.
Мерно капает кровь, но, поверьте, что будь моя воля,
Я бы сам вам помог сунув ногу в «испанский сапог».

Мой прекрасный палач… ваши сладостно-нежные руки остужают огонь.
Я готов на всё это, но лишь…
Невозможно так долго кричать от тоски и разлуки,
Ожидая разрыва горящих страданием мышц!

Мой прекрасный палач… моя вера, любовь и надежда…
Почему нам четыре коротких, обрывочных дня отпустила судьба,
Если кожа ползет, как одежда,
Вниз, с ободранных плеч, и вконец обнажает меня?

Мой прекрасный палач… обозначив закат на рассвете,
Мне осталось недолго в мучительном свете бродить,
Головою отрубленной, падая, сладко отметить
Роковой поцелуй на твоей вдохновенной груди

Свернуть журнал, и пошло улыбнуться
И жизнь лизнуть в смердящее нутро
Не спать, не видеть снов, и не проснуться
Спустившись в глотку мрачного метро

Сыграть Пьеро работы Поль Сезанна
Блуждать в тени надменных Арлекин
Молчать и пить с упорством истукана
И нюхать жизнь с названьем "кокаин"

Играть в трагизм, как в русскую рулетку
Картинно подносить к виску наган
Спустить курок... и вновь попасться в клетку
Забыв патрон заправить в барабан

Простить себя, за то, что слишком поздно
Простить любовь, за то, что не к тебе
И в небесах давно не очень звёздно
Простить весь мир... и герпес на губе

Соблюдая размерность “четыре четвертых” льет дождь
Извлекая из памяти твой позабытый мной смех
Пусть в безмолвном общении мы прозябаем и все ж,
Буду верить, что вновь обрету, ведь не верить же грех…
________________________________________________
Милая моя (с)
Слов букет ненужных
Я отсек края
Островов воздушных

Там где в облаках
Не живут надеждой
Где твоя рука
Прикоснется нежно….
________________________________________________
От касания клавиш опять зазвучит “ля минор”
Только я поменяю тональность, добавив “бемоль”
И на полутонах прозвучит твой безмолвный укор
Лишь морщинок мне линии скажут, что канула боль…

Только вот не могу, да и вряд ли хочу я вернуть
Тему главную “рондо” рефреном на новые сны
Оттого, что, пожалуй, в одну только сторону путь
Ты свернула с него до “пришествия”.
Я до весны.
________________________________________________
Милая моя (с)
Приговор?
Награда?
Средь других наяд
Ты моя отрада

Все ушло!
И пусть!
Вспомню о хорошем
Дождь навеял грусть,
Но живу не прошлым…

Я в нём почуял аромат,
Давно забытой тонкой фальши
А сердце билось ровно, в лад,
Уже не ёкало, как раньше

Вы заливались соловьём
О нашей близости недавней,
О женском чём то, о своём...
Теперь то это нахуя мне?!

Пиздец пришёл любви большой!
Ведь время лечит и решает
И в Вашем теле хуй чужой
Меня уже не раздражает

Причуд мне Ваших не принять
Не будет так, как Вы хотели
И потому ложимся спать
Мы с Вами в разные постели

А знали б, ёбаный Ваш рот,
Как тело Вас по-блядски хочет
Вы в жизни только эпизод
Но как он, сука, кровоточит!

И не однажды, вспомня Вас,
Под сердцем вспыхивали искры
Я их тушил, и лишь сейчас
Всю эту блажь сожрал и высрал

Разрыв нежданный, чёрт возьми,
Переживался неумело,
Лечился водкой и блядьми
Пока всё не остохуело

Не знаю, как достало сил
Из колдовского выйти круга
Канаты я из нервов свил ,
И в этом Ваша есть заслуга

Хотя, по честности признать,
Мне иногда бывало плохо
Сейчас не то, что ревновать,
Когда и с кем Вы - просто похуй!

В мельканьи буден встретясь вдруг
В душе не отзовутся струны
А при прощальном взмахе рук
Вослед лишь безразлично сплюну…

О Марс в глазах, о трепетные музы!
Эрато, Терпсихора, Каллиопа!!!
И септ-аккорд - ладов гипотенуза,
Истомы неприкрытая синкопа!!!

Поэзия влюбленных и любимых,
И пляска снов, и музыка свиданий.
И сонм творцов любви неукротимых -
Километровый перечень признаний!

Я с ними не согласен лишь в том смысле,
Что если уж серьезно разобраться,
То вся эта херня скрывает мысли
О том, что бы банально поебаться.